Реванш пахаря (догнать и перегнать Америку по мясу и молоку)

Интерепретируя сегодняшний кризис, мы волей-неволей оказываемся большими оптимистами, чем американцы или европейцы. Для них моделью являются Великая Депрессия или 1973 год со всеми вытекающими малоприятными для западного человека следствиями. Для нас и в 1929 и 1973 нет, право же, ничего пугающего. Первый позволило СССР закупить резко подшевевшее оборудование и провести индустриализацию намного успешней чем можно было рассчитывать (хотя все равно значительной ценой), второй - поднял цену на нефть, обеспечив десятилетие брежневской стабильности.

При слове «кризис» у нас совсем другие ориентиры, связанные не со сбоями в рыночном (или квази-рыночном) механизме западной мир-экономики, а со сбоями в политическом и геополитическом строе русской мир-империи. Для нас кризис это не 1929 или 1973, а 1917 или 1991, эпохи политического распада, по сравнению с которым всё остальное сущая чепухистика. Поэтому и сегодняшнему «россиянину» никак не удается запаниковать при вестях с палей где падают Доу-Джонс, РТС и ММВБ настоящую панику. Мы знаем, что «кризис» - это нечто совсем другое: «Всем! Всем! Всем!», или «От советского информбюро», или «Дарагие рассияне...».

Единственная доступная нам для осмысления модель чисто экономического кризиса - это 1998 год, который, положа руку на сердце, большинству людей (от них же есмь и аз) не закрыл, а открыл дорогу к достойной жизни, как в материальном, так и в гражданском плане. Во всяком случае - к более достойной, чем та нежизнь, которую мы вели в проклятые 90-е. Эти «девяностые» вместе с их «проклятьем» стали настолько фундаментальным потрясением, что мы как заклинание вспоминаем их до сих пор, хотя уже нулевые на исходе.

Что произошло в 1998 году? Случилось как-то так, что в результате падения спекулятивно-раннеолигархического бала на гособлигациях, дефолта, девальвации рубля по сравнению с долларом, удорожания импорта и прочих прелестей деньги начали поступать в «реальный сектор» экономики и в стране начало что-то производится, помимо эффективных менеджеров и правильных пацанов. Очень вскоре оказалось, что на самом деле основной оборот средств переключился в топливно-энергетический комплекс, и, прежде всего, в нефтяной сектор, на чем государство начало богатеть.

Так или иначе, после короткой грозы 1998 года деньги начали получать те, кто что-то делал, а не только те, кто что-то воровал. Касалось это, прежде всего, сидения на трубе. Но не только - по смежности и взаимозависимости подниматься стал весь индустриальный и условно говоря постиндустриальный сектор экономики, которому, по мере шедшего десять лет накопления, доставалось всё больше и больше.

И вдруг, новый кризис, и общемировой и российский. Мировой финансовый пузырь лопнул и грозит мировым дефолтом. В этой обстановке выясняется, что наша нефть, рассчитанная под совершенно другие объемы экономического роста, в дивном новом мире может попросту не понадобиться. Некому будет её использовать.

Однако ощущения настоящей катастрофы, особенно для России, не было и нет. И я рискну, может быть немного провокативно, предположить - почему. Дело в том, что кто-то подсознательно, кто-то сознательно с цифрами и фактами на руках ждет того, что повторится модель 1998 года и кризис виртуальных надстроечных структур приведет к тому, что инвестиции, труд и социальное внимание перетечет в базовые отрасли. Причем речь идет на этот раз не о порядком надоевшей уже всем нефтянке, а о несчастной, исхлестанной десятилетиями если не столетиями кобылке - русском Сельском Хозяйстве (или, как выражаются на нерусском языке - «агропромышленном комплексе»).

Прямо на глазах эта заморенная кляча превращается в сильного боевого коня, который вполне может повезти нас в несколько более светлое чем у американцев будущее. В прошедшем сельскохозяйственном сезоне впервые за все постсоветское время отмечено не падение, а рост запашки, причем сразу на 1 млн. га. Мировые цены на продовольствие стабильно растут, а значит растут цены и на русское продовольствие, отнюдь не худшее в мире. Уже сегодня обитателям экономического мира бросается в глаза то, что на фоне пришибленных строителей и изрядно потасканных нефтяников, бывшие председатели колхозов и те из умных «эффективных менеджеров», кто догадался вложиться в агропром вовремя и всерьез, чувствуют себя настоящими королями.

Подъем Деревни, реванш сельхозпроизводителя, вполне укладывается в логику эпохи. Человек может перестать покупать акции, он может перестать ездить на форде и тойоте, он может перестать пользоваться мобильным телефоном он, страшно сказать, может прожить даже без ежедневного чтения «ЖЖ» (хотя это вряд ли). Но он не может перестать есть. Тот, кто поймет эту очевидную истину и сумеет сделать из неё средство обогащения, тот окажется в выигрыше.

Безусловно, в последнее время человечество (точнее мировой средний класс) не испытывало недостатка в еде. Со всей беспощадность город ограблял село с помощью принуждения, как в древности, или «ножниц цен», как при капитализме. И чтобы как-то угнаться за все более расширяющимся ассортиментом городских товаров селянин вынужден был на перепроизводство продуктов питания, причем «зеленая революция» 1960-х решила проблему пищи для всех регионов мира, кроме зоны цивилизационного коллапса вроде Сомали или Судана, раз и навсегда.

Но так ли это? Начнем с того, что «зеленая революция» решила проблему некачественной, бросовой еды. Проблему качественной еды она напротив усугубила. Натуральные, природные продукты питания стали предметом роскоши. А главное - «индустриализовав» аграрное производство сверх всякой меры «зеленая революция» поставила производство пищи в настолько тесную зависимость от тех самых биржевых игр и темпов экономического роста (и это не говоря об экологических последствиях, которые тоже не фонтан), что неровен час американцы начнут голодать не только от невозможности купить пищу, но и от того, что её некому будет произвести...

В этих условиях зоны относительно традиционного, не придавленного индустриализацией сверх меры сельского хозяйства, к каковым относится, в частности, Россия оказываются в неожиданно выигрышном положении. У нас страна с древней высокой культурой земледелия и скотоводства. Русские, нравится это кому-то или нет, не только этнические, но и географические наследники скотоводческо-земледельческой культуры Ариев-индоевропейцев, живших на Русской Равнине, создававших протогорода на Урале и оставлявших каменные изваяния на границах Монголии и в её пределах. Это земледелие имеет собственный цивилизационный облик, являясь зоной четвертого (наряду с пшеницей, рисом и маисом) «великого злака» - ржи, культура которой позволила освоить и обеспечить продовольствием зону экстремального земледелия в Северной Евразии.

Наконец, у русских до сих пор банально много земли. Конечно, после аннексии у нас Западом Украины и Казахстана (не говоря уж о Ферганской Долине и виноградниках Молдавии), этой земли стало меньше. Да и вредительские эксперименты советского аграрного начальства многое попортили. Но все-таки у нас много земли, в том числе и плодородной земли, что является conditio sine qua non успешного сельскохозяйственного производства. Без земли можно, конечно, производить парниковые помидоры, но и стоить такой «хайтек» будет соответственно и есть его придется... Не так давно даже наши правители кажется начали ценить это существенное преимущество (правда в основном в том плане, что в этой земле лежит нефть и прочие полезные штуки). Дай Бог им окончательно понять, что много земли это хорошо.

Всё это предоставляет России шанс вернуться в мир не только в качестве энергетической, но и в качестве аграрной сверхдержавы. Об этом, конечно, еще года полтора назад упомянул Дмитрий Медведев. Но одно дело лозунги, другое дело - реальная постановка задачи и реальная её реализация. Необходимо понять, что это можно и нужно сделать. Россия вполне может занять первое место в мире по производству а). достаточно дешевого, б). натурального, в). соответствующего естественным представлениям человека (и уж тем более - белого человека, коего в мире всё еще немало) - продовольствия. Хотя в силу наличия у нас земли и достаточных энергетических запасов, можно попробовать поэкспериментировать и с парниковой экзотикой в виде бананов и страусов.

Есть еще одна вещь, которую, наряду с едой, человек не может не делать. Человек не может не воевать. И второй точкой роста должен быть именно военно-промышленный комплекс, предоставляющий возможность охранять труд земледельца и увеличивать количество земли. Но необходимо понять, что в течение тысячелетий комплекса из высокоразвитого военно-технического и аграрного производства нашим предкам было достаточно для того, чтобы жить богатой, свободной и значительно менее стесненной жизнью, чем их соседи, создавшие «великие цивилизации» древности.

В восприятии нами грандиозной исторической эпохи раннего металла (V-I тыс. до н.э.) господствует серьезный оптический обман, связанный с тем, что великие цивилизации Шумера, Египта, Палестины, древнего Китая значительно больше преуспели в «пиаре» себя потомкам, особенно активно начавшемся в совсем недавно «археологическую» эпоху исследования прошлого. В результате мы представляем себе дело так, что обитатели «Плодородного полумесяца» были почти божествами, в то время как вокруг царила первобытная пустыня. Хотя если мы приглядимся к этим цивилизациям повнимательней, то обнаружим в них атмосферу несвободы, страха, постоянной несправедливости, угнетения и порабощения, достигших своей вершины в кажущихся почти тоталитарными обществах типа III династии Ура.

Между тем, земледельчески-ирригационные цивилизации Ближнего Востка с их развитием городов и письменности были только одним из двух ареалов древних цивилизаций, основанных на двух столпах - производящем сельском хозяйстве и индустрии оружия и орудий из бронзы. Вторым ареалом была зона земледельческо-скотоводческих цивилизаций Балкан, Причерноморской и Евразийской Степи и Центральной Азии, забиравшаяся на Севере до Балтики и заполярного Урала. Для этой цивилизации было характерно исключительно развитое сельское хозяйство (и особенно скотоводство с выраженной молочной компонентой), безусловное военно-техническое превосходство, выразившееся в приручении лошади, создании совершенной двухколесной боевой колесницы и отличного бронзового оружия. Не менее характерно для этой цивилизации было и свободное существование в обществах с высокой солидарностью, не нуждавшихся в жесткой принудительной государственности, зато регулировавшихся религиозной традицией с ярко выраженным этическим началом. Мы могли бы назвать эту цивилизацию «арийской» если бы не германские нацисты, с какой-то стати решившие, что одному довольно провинциальному индоевропейскому племени позволено говорить за всех.

Но не о том речь. Факт остается фактом - дуализм «бронзовых» цивилизаций существовал 4 тысячелетия, до начала Железного Века, когда завоевавшие большинство южных цивилизаций индоевропейцы не начали развивать на их основе свои, а сохранивших традиционное существование собратьев объявили «варварами». Лишь в эту эпоху произошла постепенная «тюркизация» Евразии и началось противостояние индоевропейских городских цивилизаций и Степи. А до того момента в течение нескольких тысячелетий военно-аграрная цивилизация Евразии была наиболее развитой, наиболее свободной и соответствующей человеческому достоинству формой существования человека.

Почему бы России и русским не повторить сегодня этот опыт? Тем более, - в условиях, когда даже наиболее продвинутые и индоевропеизированные цивилизации «ближневосточного» типа приходят в явный упадок и скатываются либо к «вавилонскому» финансовому тоталитаризму, либо к капитуляции перед нашествием некогда с такой самоуверенностью разбуженных южных народов (а избрание Барака Обамы президентом США, как ни крути, положит символический конец ближневосточно-индоевропейскому синтезу в его западном варианте).

Россия является историческим наследником и древнего индоевропейского и древнего индоарийского единств. Именно на её территории они достигли расцвета и приобрели наиболее законченную форму. Именно между Волгой и Енисеем располагалась авестийская Арьяна-Вайджа. Во II тысячелетии именно русские произвели фактическое восстановление территории этого древнего единства, его вторичную индоевропеизацию. Именно русские создали свой, северный синтез цивилизационных достижений Ближнего Востока и арийской цивилизации, причем синтез во многом противоположный западному. Русским удалось сохранить и аграрно-милитаристский облик цивилизации, и возродить на новой технической базе (прежде всего - базе речных передвижений) древний подвижный кочевой тип. Именно «скифский», а никак не тюркский архетип заложен и в традициях казачества. При этом русские даже в радиально-кольцевом типе городов воспроизводили именно древнеарийский тип городской застройки, что как вспышкой света осветило открытие в конце 1980-х Аркаима (воспроизведение в структуре старой Москвы аркаимского типа просто удивительно, если учесть, что создатели Москвы не владели никакой сознательной информацией о поселениях далеких предков).

Воссоздание военно-аграрной сверхдержавы на новом уровне, в условиях когда, сельхозпродукция становится так же на вес золота, как и нефть, а может быть и больше было бы самым логичным путем для русских из кризиса. Тем более в том случае, если правы радикальные прогнозисты, такие как А.И. Фурсов, и кризис коснется не только перегретых рынков, не только мировой капиталистической системы, но и самих основ существования современной цивилизации (точнее формы ближневосточно-индоевропейского синтеза).

Конечно, всё это отдаленные и абстрактные перспективы и обобщения. Но о практических шагах можно говорить уже сегодня в смысле хотя бы устранения препятствий к нормальному развитию сельского хозяйства в России, в динамичном уходе от той аграрной катастрофы, которая начала накрывать нашу деревню сначала с коллективизацией, а затем в 1960-90-е годы.

Прежде всего, необходимо экстренно ликвидировать чудовищные последствия настоящего геноцида русского народа, деликатно названного его организаторами «ликвидацией неперспективных деревень». О масштабах этого геноцида и экоцида говорят планы его организаторов: в постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства нечерноземной зоны РСФСР» (март 1974) предполагалась ликвидация 114 тысяч населенных пунктов из 143 тысяч, другими словами 80% населенных пунктов в центральной России. По счастью в связи с крахом СССР этот процесс до конца доведен не был и, может быть, причина Божьего попущения на этот крах в том и состояла, чтобы убийство русского народа не было доведено до конца.

Для русского типа экологической адаптации, тем более - на селе нехарактерно кучное поселение. Русские привыкли жить просторно, небольшими деревнями. Под такой тип совместной жизни подстроены черты национальной психологии, аграрная техника, формы социальности, организация религиозной жизни (деревня-мiр-приход). 95 % поселений в России насчитывало меньше 500 человек; было около 60% деревень, особенно в центральных районах, насчитывавших меньше 50 человек, около 20% насчитывало меньше 15 человек. Причем одной из традиционных форм развития сельского хозяйства и населения было возникновение малых деревень, которые постепенно перерастали в средние. Еще Прокопий Кесарийский называл славян «спорами», то есть «рассеянными», то есть народом, который живет «спорадейн», а потому земли ему надо много.

Обычная схема аграрного освоения русских - «починок» (то есть временно обрабатываемая делянка), затем хутор, потом малая деревенька, которая затем разрастается либо в село, либо в посад. В результате событий ХХ века и особенно «укрупнения» был закручен прямо противоположный процесс - жители малых деревень собирались в большие поселки с их нравственной беспочвенностью, пьянством и молодежными драками, а затем население из этих поселков высасывается или просто бежит в малые города, а оттуда в Москву. Столица превратилась в центр огромной воронки, засасывающей русский мир.

В России необходимо воссоздать нормальную динамику расселения от центра к периферии, перетекающую в пограничную экспансию. И первым шагом должно быть воссоздание малых деревень. Необходимо начать вторичную аграрную колонизацию России горожанами многие из которых, со временем, вполне возможно, захотят стать «новыми крестьянами».

Что для этого нужно? Прежде всего на государственном уровне поддержание и развитие дорожной сети. Причем не только крупных автобанов, но и средних и малых дорог. Наряду с этим - восстановление малого судоходства на русских реках в качестве альтернативного способа передвижения.

Далее, необходимо полное покрытие страны телефонными сетями, включающими доступные интернет-пакеты. Возможность легкого доступа к телефонной и интернет-связи в разы увеличивает мобилность человека и его готовность находиться вне города.

Наконец, необходимо всемерное развитие индустрии технических средств автономного жизнеобеспечения - от мини-электростанций до биотуалетов, поскольку именно зависимость от энергетической, газовой и другой централизованной инфраструктуры была главным фактором, способствовавшим разрушению малых деревень.

«Новый крестьянин», на автомобиле, с телефоном и нотбуком на заднем сиденье, обладающий возможностью создать вокруг своего дома автономную инфраструктуру должен стать характерной чертой современного русского пейзажа. Не помешало бы дать ему в руки оружие, либерализовав правила его ношения на селе (и в то же время наведя нормальный порядок в городах). Вполне возможно, что для такого нового крестьянина значительно более приемлемой окажется и политическая форма «электронной демократии» и даже «электронного веча», позволяющая ему активно и непосредственно участвовать в самоуправлении не отрываясь от дел.

При этом, наблюдая за укреплением аграрного комплекса государство и общество не должны допустить развития «новых латифундий», то есть «таджикизации» аграрного производства, как было «таджикизировано» строительство в нулевых. Приоритет должен отдаваться либо русским колхозам, либо хозяйствам новых крестьян, а латифундийное хозяйство может ограничиваться произведением технических или экзотических культур.

Необходимо также восстановление традиционного и даже архаического аграрного облика русской Евразии. Под традиционным обликом разумеется сокращение запашки ржи, приобретшее в с середины ХХ века угрожающие масштабы, благодаря которым добрая рожь вытесняется то дурной кукурузой, то некачественной пшеницей. Вторая, не менее важная реставрация - это реставрация скотоводческого строя евразийской цивилизации.

Русские, будучи от самого первоначала пахарями, уделяли, в то же время, огромное внимание и скотоводству, прежде всего - разведению крупного рогатого скота. Еще во времена нашего детства ни одна русская деревня не была мыслима без стада коров и тот, кто не мог пить парное молоко, у кого не было коровы, считался как бы и не вполне полноценным участником деревенской общины. Однако на обширных пространствах евразийских степей, особенно сибирских, можно и нужно восстановить традиции масштабного кочевого скотоводства. «Целинный» эксперимент, приведший к деградации ценных степных почв, показал в значительной мере бесперспективность попыток обмануть природу и подорвал в то же время остатки советского мясо-молочного хозяйства (а не будь этого мистического желания пожевать нормального мяса - сколь прочнее стоял бы Советский Союз). Евразийская степь должна стать крупнейшей в мире фабрикой мяса и молока и вытеснить с первых позиций Австралию и Аргентину. Если на что и следует направить здесь агротехнический гений, так это на совершенствование системы кормов. И, если понадобится, то не только из "россиян", но и из русских смогут выйти настоящие "новые кочевники".

Наконец, духовная составляющая новой аграризации должна быть нацелена на восстановление на селе нормальной церковно-приходской структуры, приобретшей после разгрома церкви случайный, мозаичный характер. Монастыри, имеющиеся сельские храмы и необходимые новые должны стать реальными центрами стягивания вокруг себя сельской округи и формирования жизнеустройства и жизненных императивов.

Это только ряд первых шагов цивилизационного преобразования России во вполне вероятную эпоху новой аграризации мировых цивилизаций. Вероятность исторического успеха России в эту эпоху крайне велика. А постиндустриальные технологии, связанные с информацией, с появлением новой «рассеянной мануфактуры» и высокотехнологичного ремесленничества, делают перспективу этой новой аграризации более устойчивой, связанной не с откатом от достижений городской цивилизации, а с их превосхождением и с освобождением от некоторой «избыточной социальности», унаследованной нами от цивилизаций ближневосточного типа.

Человек современной высокой культуры, в отличие от потребителя фильтрованного пива и такого же телевидения, хочет быть одиночкой. И именно новая аграрная цивилизация, особенно если она начнет экономически окупаться, предоставит ему столь необходимую форму самореализации. Но только ни на секунду нельзя забывать, что такая цивилизация может существовать только как единство развитого аграрного строя и военно-технологического хайтека, безусловного военного превосходства, которое единственное может заменить сверхсоциальность и связанную с нею сверхорганизацию.