Егор Гайдар. De mortuis

Вообще про Гайдара не получится «ничего»...

Он был слишком важной частью моего юношества. Я в 1992-93 был убежденным гайдаровцем, но из странных соображений, — я себе воображал этих рыночников как действительно правых, то есть строителей достойного сильного национального капитализма в России — национальное государство — рыночная экономика — достойное место в содружестве демократических стран. Это были глупые иллюзии мальчишки, которые, разбившись, однако, сделали из меня то, что сделали.

В октябре 1993-го я по призыву Гайдара по Еху побежал защищать ценой своей жизни Моссовет. Потом, на следующий день уже, оказался зевакой напротив Белого Дома и видел расстрел, вывод осажденных и погрузку в машины. И все это вызвало какой-то такой жестокий когнитивный диссонанс, что хотя после этого я голосовал за гайдровскую партию в декабре 1993-го, но никакого «Россия, ты сдурела» от результатов выборов у меня не было. Я слишком хорошо понимал, почему Россия голосует так, как голосует.

Демократ из меня быстро выветрился, и Гайдар мне стал решительно неинтересен. Тем более что политиком он был откровенно слабым, если не сказать ничтожным. Явлинский был не в пример визуально противнее, но он хоть был политик.

Гайдар политиком не был вообще, он был «мальчиком из хорошей семьи», который во многом получил премьерство именно потому, что этому пулу семей в определенный момент начало казаться, что власть в этой стране естественным образом должна принадлежать им. Их в этом быстро переубедили, и «демократы-либералы» стремительно сошли на ничтожество, за вычетом Чубайса, который был человеком другой хватки.

Вписаться в новую «чистаконкретную» реальность Гайдар не смог и выглядел страшным анахронизмом. Люди с большей хваткой — смогли. А Гайдар сочинял малоинтересные книжки с попытками самооправдания, хранил имидж «порядочного человека» и прославился как отец своей дочери. Я о нем в общем и не вспоминал эти 10 лет.

Наверняка найдутся люди, которые будут жалеть о том, что «еще один не дожил до суда». Я к их числу не отношусь — в «Гайдарочубайсе» судить надо вторую часть, и эта скамья подсудимых будет весьма длинна, лишь когда она исчерпается, имеет смысл говорить о первой. Первую же часть, во множестве ее обличий, нельзя пускать дальше литературных салонов — вот и все. «Это не должно повториться».